Образ грозы в драме Островского "Гроза" необычайно сложен и многозначен. С одной стороны, гроза — непосредственный участник действия пьесы, с другой стороны — символ идеи этого произведения. Кроме того, образ грозы имеет столько значений, что освещает почти все грани трагической коллизии в пьесе. Гроза играет важную роль в композиции драмы.
В первом действии — завязка произведения: Катерина говорит Варваре о своих мечтах и намекает на свою тайную любовь. Почти сразу после этого надвигается гроза: “... вон никак гроза заходит...” В начале четвертого действия тоже собирается греза, предвещая трагедию: “Уж ты помяни мои слова, что эта гроза даром не пройдет...”
А разражается гроза только в сцене признания Катерины — в кульминации пьесы, когда героиня говорит о своем грехе мужу и свекрови, не стыдясь присутствия других горожан. Гроза непосредственно участвует в действии как реальное явление природы. Она влияет на поведение персонажей: ведь именно во время грозы Катерина признается в своем грехе. Даже говорят о грозе, как о живой (“Дождь накрапывает, как бы гроза не собралась?”, “А так на нас и ползет, так и ползет, как живая!”). Но гроза в пьесе имеет и переносное значение. Например, Тихон называет грозой ругань, брань и выходки своей матери: “Да как знаю я теперича, что недели две никакой грозы надо мной не будет, кандалов этих на ногах нет, так до жены ли мне?”
Примечателен и такой факт: Кулигин — сторонник мирного искоренения пороков (он хочет высмеять дурные нравы в книге: “Я было хотел все это стихами изобразить...”). И именно он предлагает Дикому сделать громоотвод (“дощечку медную”), который служит здесь аллегорией, ведь мягкое и мирное противостояние порокам путем их обличения в книгах — это своеобразный громоотвод. Кроме того, воспринимается гроза всеми персонажами по-разному. Так, Дикой говорит: “Гроза-то нам в наказание посылается”.
Дикой заявляет о том, что люди должны бояться грозы, а ведь его власть и самодурство основаны именно на страхе людей перед ним. Свидетельство тому — судьба Бориса. Он боится не получить наследство и поэтому покоряется Дикому. Значит, Дикому выгоден этот страх. Он хочет, чтобы все боялись грозы, как и его самого. А вот Кулигин относится к грозе иначе: “Каждая теперь травинка, каждый цветок радуется, а мы прячемся, боимся, точно напасти какой!” Он видит в грозе живительную силу. Интересно, что не только отношение к грозе, но и принципы Дикого и Кулигина разные. Кулигин осуждает образ жизни Дикого, Кабановой и их нравы: “Жестокие нравы, сударь, в нашем городе, жестокие!..” Так образ грозы оказывается связан с раскрытием характеров персонажей драмы. Катерина тоже боится грозы, но не так, как Дикой. Она искренно верит в то, что гроза является карой божьей. Катерина не'рассуждает о пользе грозы, она боится не наказания, а грехов. Ее страх связан с глубокой, сильной верой и высокими нравственными идеалами. Поэтому в ее словах о боязни грозы звучит не самодовольство, как у Дикого, а скорее раскаяние: “Не то страшно, что убьет тебя, а то, что смерть тебя вдруг застанет, как ты есть, со всеми твоими грехами, со всеми помыслами лукавыми...” Сама героиня тоже напоминает грозу.
Во-первых, тема грозы связана с переживаниями, душевным состоянием Катерины. В первом действии собирается гроза, будто предвестие трагедии и как выражение смятенной души героини. Именно тогда Катерина признается Варваре, что любит другого — не мужа. Гроза не потревожила Катерину во время свидания с Борисом, когда она почувствовала вдруг себя счастливой. Гроза появляется всякий раз, когда бури бушуют в душе самой героини: сказаны слова “С Борисом Григорьевичем!” (в сцене признания Катерины) — и вновь по ремарке автора раздается “удар грома”.
Во-вторых, признание Катерины и ее самоубийство было вызовом силам “темного царства” и его принципам (“шито-крыто”). Сама любовь, которую Катерина не стала скрывать, ее стремление к свободе — это тоже протест, вызов, прогремевший над силами “темного царства”, словно гроза. Победа Катерины в том, что пойдут слухи о Кабанихе, о роли ее в самоубийстве невестки, не удастся скрыть правду. Даже Тихон начинает слабо протестовать. “Вы ее погубили! Вы! Вы!” — кричит он матери. Итак, “Гроза” Островского производит, несмотря на свою трагичность, освежающее, ободряющее впечатление, о котором говорил Добролюбов: “...конец (пьесы)... кажется нам отрадным, легко понять почему: в нем дан страшный вызов самодурной силе...” Катерина не приспосабливается к принципам Кабановой, она не захотела лгать и слушать чужую ложь: “Ты про меня, маменька, напрасно это говоришь...”
Гроза тоже не подчиняется ничему и никому — она бывает и летом, и весной, не ограничиваясь временем года, как осадки. Недаром во многих языческих религиях главным богом является громовержец, повелитель грома и молнии (грозы). Как и в природе, гроза в пьесе Островского соединяет в себе разрушительную и созидательную силу: “Гроза убьет!”, “Не гроза это, а благодать!” Итак, образ грозы в драме Островского многозначен и не-односторонен: он, символически выражая идею произведения, вместе с тем непосредственно участвует в действии. Образ грозы освещает практически все грани трагической коллизии пьесы, поэтому смысл названия становится так важен для понимания пьесы читателями.

Варвара (оглядываясь). Что это братец нейдет, вон, никак, гроза
заходит.
Катерина (с ужасом). Гроза! Побежим домой! Поскорее!
Варвара. Что ты, с ума, что ли, сошла? Как же ты без братца-то домой покажешься?
Катерина. Нет, домой, домой! Бог с ним!
Варвара. Да что ты уж очень боишься: еще далеко гроза-то.
Катерина. А коли далеко, так, пожалуй, подождем немного; а право бы, лучше идти. Пойдем лучше!
Варвара. Да ведь уж коли чему быть, так и дома не спрячешься.
Катерина. Да все-таки лучше, все покойнее: дома-то я к образам да богу молиться!
Варвара. Я и не знала, что ты так грозы боишься. Я вот не боюсь.
Катерина. Как, девушка, не бояться! Всякий должен бояться. Не то страшно, что убьет тебя, а то, что смерть тебя вдруг застанет, как ты есть, со всеми твоими грехами, со всеми помыслами лукавыми. Мне умереть не страшно, а как я подумаю, что вот вдруг я явлюсь перед богом такая, какая я здесь с тобой, после этого разговору-то,-- вот что страшно. Что у меня на уме-то! Какой грех-то! Страшно вымолвить!
Ах!
Гром. Кабанов входит.
Катя, ты на меня не сердишься?
Катерина (после непродолжительного молчания, качает головой). Нет!
Кабанов. Да что ты такая? Ну, прости меня!
Катерина (все в том же состоянии, покачав головой). Бог с тобой! (Закрыв лицо рукою.) Обидела она меня!
Кабанов. Все к сердцу-то принимать, так в чахотку скоро попадешь. Что ее слушать-то! Ей ведь что-нибудь надо ж говорить! Ну и пущай она говорит, а ты мимо ушей пропущай, Ну, прощай, Катя!
Катерина (кидаясь на шею мужу). Тиша, не уезжай! Ради бога, не уезжай! Голубчик, прошу я тебя!
Кабанов. Нельзя, Катя. Коли маменька посылает, как же я не поеду!
Катерина. Ну, бери меня с собой, бери!
Кабанов (освобождаясь из ее объятий). Да нельзя.
Катерина. Отчего же, Тиша, нельзя?
Кабанов. Куда как весело с тобой ехать! Вы меня уж заездили здесь совсем! Я не чаю, как вырваться-то; а ты еще навязываешься со мной.
Катерина. Да неужели же ты разлюбил меня?
Кабанов. Да не разлюбил, а с этакой-то неволи от какой хочешь красавицы жены убежишь! Ты подумай то: какой ни на есть, я все-таки мужчина; всю жизнь вот этак жить, как ты видишь, так убежишь и от жены. Да как знаю я теперича, что недели две никакой грозы надо мной не будет, кандалов этих на ногах нет, так до жены ли мне?
Катерина. Как же мне любить-то тебя, когда ты такие слова говоришь?
Кабанов. Слова как слова! Какие же мне еще слова говорить! Кто тебя знает, чего ты боишься? Ведь ты не одна, ты с маменькой остаешься.

Несколько гуляющих обоего пола проходят за арками.

1-й. Дождь накрапывает, как бы гроза не собралась?
2-й. Гляди, сберется.
1-й. Еще хорошо, что есть где схорониться.
Входят все под своды.
Женщина. А что народу-то гуляет на бульваре! День праздничный, все повышли. Купчихи такие разряженные.
1 - и. Попрячутся куда-нибудь.
2-й. Гляди, что теперь народу сюда набьется!
1-й (осматривая стены). А ведь тут, братец ты мой, когда-нибудь, значит, расписано было. И теперь еще местами означает.
2-й. Ну да, как же! Само собой, что расписано было. Теперь, ишь ты, все впусте оставлено', развалилось, заросло. После пожара так и не поправляли.
Да ты и пожару-то этого не помнишь, этому лет сорок будет.
1-й. Что бы это такое, братец ты мой, тут нарисовано было? Довольно затруднительно это понимать.
2-й. Это геенна2 огненная.
1 -и. Так, братец ты мой!
2 - и. И едут туда всякого звания люди.
1-й. Так, так, понял теперь.
2-й. И всякого чину.
1-й. И арапы?
2 - и. И арапы.
1 - и. А это, братец ты мой, что такое?
2-й. А это литовское разорение. Битва -- видишь? Как наши с Литвой бились.
1-й. Что ж это такое -- Литва?
2 - и. Так она Литва и есть.
1 - и. А говорят, братец ты мой, она на нас с неба упала.
2-й. Не умею тебе сказать. С неба так с неба.
Женщина. Толкуй еще! Все знают, что с неба; и где был какой бой с ней, там для памяти курганы насыпаны.
1 -и. А что, братец ты мой! Ведь это так точно!

Входят Дикой и за ним Кулигин без шапки. Все кланяются и принимают почтительное .положение.

Дикой (гордо). Все суета!
Кулигин. Да какая же суета, когда опыты были?
Дикой. Какие-такие там у тебя громовые отводы?
К у лиги п. Стальные.
Дикой (с гневом). Ну, еще что?
К у л и г и н. Шесты стальные.
Дикой (сердясь более и более). Слышал, что шесты, аспид ты этакой; да еще-то что? Наладил: шесты! Ну, а еще что?
К у л и г и н. Ничего больше.
Дикой. Да гроза-то что такое, по-твоему, а? Ну, говори.
Кулигин. Электричество.
Дикой (топнув ногой). Какое еще там елестричество! Ну, как же ты не разбойник! Гроза-то нам в наказание посылается, чтобы мы чувствовали, а ты хочешь шестами да рожнами какими-то, прости господи, обороняться. Что ты, татарин, что ли? Татарин ты? А, говори! Татарин?
Кулигин. Савел Прокофьич, ваше степенство, Державин сказал:

Я телом в прахе истлеваю, Умом громам повелеваю 3.

Дикой. А за эти слова тебя к городничему отправить, так он тебе задаст! Эй, почтенные, прислушайте-ко, что он говорит!
Кулигин. Нечего делать, надо покориться! А вот когда будет у меня миллион, тогда я поговорю. (Махнув рукой, уходит.)
Что нам с Катериной-то делать? Скажи на милость!
Борис. А что?
Варвара. Беда ведь, да и только. Муж приехал, ты знаешь ли это? И не ждали его, а он приехал.
Борис. Нет, я не знал.;
Варвара. Она просто сама не своя сделалась!
Борис. Видно, только я и пожил десяток деньков, пока! его не было. Уж теперь не увидишь ее!
Варвара. Ах ты какой! Да ты слушай! Дрожит вся, точно ее лихорадка бьет; бледная такая, мечется по дому, точно чего ищет. Глаза, как у помешанной! Давеча утром плакат принялась, так и рыдает. Батюшки мои! что мне с ней делать?
Борис. Да, может быть, пройдет это у нее!
Варвара. Ну, уж едва ли. На мужа не смеет глаз поднять. Маменька замечать это стала, ходит да все ,на нее косится, так змеей и смотрит; а она от этого еще хуже. Просто мука глядеть-то на нее! Да и боюсь я.
Борис. Чего же ты боишься?
В а р в а р а. Ты ее не знаешь! Она ведь чудная какая-то у нас. От нее все станется! Таких дел наделает, что...
Борис. Ах, боже мой! Что же делать-то? Ты бы с ней поговорила хорошенько. Неужели уж нельзя ее уговорить?
Варвара. Пробовала. И не слушает ничего. Лучше и не подходи.
Борис. Ну, как же ты думаешь, что она может сделать?
Варвара. А вот что: бухнет мужу в ноги да и расскажет все. Вот чего я боюсь.
Борис (с испугом). Может ли это быть?
Варвара. От нее все может быть.
Борис. Где она теперь?
Варвара. Сейчас с мужем на бульвар пошли, и маменька с ними. Пройди и ты, коли хочешь. Да нет, лучше не ходи, а то она, пожалуй, н вовсе растеряется.

Вдали удар грома.

Никак, гроза? (Выглядывает.) Да и дождик. А вот и народ повалил. Спрячься там где-нибудь, а я тут на виду стану, чтоб не подумали чего.

Кулигин (выходит на середину, обращаясь к толпе). Ну, чего вы боитесь, скажите на милость! Каждая теперь травка, каждый цветок радуется, а мы прячемся, боимся, точно напасти какой! Гроза убьет! Не гроза это, а благодать! Да, благодать! У вас все гроза! Северное сияние загорится, любоваться бы надобно да дивиться премудрости: "с полночных стран встает заря" ', а вы ужасаетесь да придумываете: к войне это или к мору. Комета ли идет,-- не отвел бы глаз! Красота! Звезды-то уж пригляделись, все одни и те же, а это обновка; ну, смотрел бы да любовался! А вы боитесь и взглянуть-то на небо, дрожь вас берет! Изо всего-то вы себе пугал наделали. Эх, народ! Я вот не боюсь. Пойдемте, сударь!
Борис. Пойдемте! Здесь страшнее!

Женщина. Ну, все небо обложило. Ровно шапкой, так и накрыло.
1-й. Эко, братец ты мой, точно клубком туча-то вьется, ровно что в ней там живое ворочается. А так на нас и ползет, так и ползет, как живая!
2-й. Уж ты помяни мое слово, что эта гроза даром не пройдет! Верно тебе говорю; потому знаю. Либо уж убьет кого-нибудь, либо дом сгорит, вот увидишь: потому, смотри, какой цвет необнаковенный
Катерина (прислушиваясь). Что они говорят? Они говорят, что убьет кого-нибудь.
Кабанов. Известно, так городят, зря, что в голову придет.
Кабанова. Ты не осуждай постарше себя! Они больше твоего знают. У старых людей на все приметы есть. Старый человек на ветер слова не скажет.
Катерина (мужу). Тиша, я знаю, корВъ убьет.
Варвара (Катерине тихо). Ты уж хоть молчи.
Кабанова. Ты почем знаешь?
Катерина. Меня убьет. Молитесь тогда за меня.